|
Автор размышлял в них о судьбе двух зимовщиков, которым пришлось бы в течение нескольких месяцев жить «на темной, мертвой, замерзшей планете» — так называл Бэрд зимовку в Антарктиде. «Каково бы ни было их настроение, их душевное состояние, они вечно на виду друг у друга, ибо уйти им некуда Какие нервы могут выдержать такое постоянное напряжение? Можно ли при таких условиях предугадать реакции своего лучшего друга или быть совершенно уверенным в собственном состоянии и восприятии?.. Я лично предпочитал полное одиночество опасности возненавидеть своего товарища или стать ненавистным ему» (мы помним, чем обернулся для Бэрда страх перед угрозой несовместимости с соседом по зимовке).
Конечно же Кремер и Голубев успели изрядно надоесть друг другу. Естественно, каждый из них до мельчайших подробностей изучил характер, привычки и слабости товарища, пересказал ему «все о себе», теперь каждый с удовольствием ловил собеседника на неточностях, неизбежных при повторном (многократно повторенном!) рассказе. Разумеется, они мечтали о том далеком будущем, когда им выпадет радость такой обычной для всех нормальных горожан поездки в переполненном трамвае или удовольствие выстоять длиннющую очередь в баню.
Оба они с честью выдержали испытание. В сентябре 1937 года, сразу по окончании навигации, на гидросамолете Махоткина Кремер и Голубев отбыли на материк. В течение многих лет, отвечая на вопрос, как они в течение восемнадцати месяцев ухитрялись «мирно сосуществовать», Борис Александрович неизменно отвечал с присущим ему юмором.
— До сих пор здороваемся! Мало того, домой они возвращались в одной каюте на пароходе, а потом в одном купе в поезде, хотя кое-кто из бывалых людей не мог скрыть изумления. — И добавлял: — Кренкеля и Мехреньгина уже нет, мы с Алексеем Алексеевичем Голубевым опять вдвоем остались. |
|
|
|